Слезы перестали сочиться из глаз. Наконец-то. ЧЕЛОВЕК промокнул лицо краем своей футболки. Сделал глубокий вдох. Успокоился. Не спеша, достал из кармана две мятые бумажки с рваными краями. Сложил их. Разгладил. Две половинки стали одним целым. Меню с одной стороны, письмо-исповедь с другой. ЧЕЛОВЕК достал из другого кармана спички, чиркнул, поджег. Бумага немного отсырела, по этому не вспыхнула, а начала потихоньку тлеть.
Гори! Гори, единственная улика! — шептал ЧЕЛОВЕК, заворожено глядя на покрывающиеся пеплом края листка. — Одна разрытая могила, один рисковый вояж, одна ненужная смерть — вот цена этой улики.
Когда бумага превратилась в клочок пепла, ЧЕЛОВЕК сдул ее с ладони. Может теперь он почувствует себя в безопасности?
Я сидела в салоне раздрызганной Ванькиной «шестерки», зажатая с одной стороны Левкой с другой Сонькой, и изнывала от жары. Хотя передние окна и были открыты, до меня доходили лишь слабые ошметки сквозняка, устроенного водителем, а все из-за туши Зорина, которая даже ветру не давала проскользнуть в пропахший бензином салон. Да еще сиденья в этой таратайке были из дерматина, по этому мои голые ляжки (черт меня дернул напялить короткие шорты) немилосердно потели и прилипали к обивке.
Но и это еще не все! Ко всем неудобствам пути прибавилось еще одно — пробки. Мы стояли на шоссе (не доезжая аэропорта) уже больше получаса и не похоже было, что скоро тронемся.
— Ваня, что у вас тут за фигня? — раздраженно вякнула я, тронув Вано за плечо. — Пробки на пригородном шоссе, это ж нонсенс.
— Это нэ пробки, — флегматично молвил наш водила. — Это затор.
— А есть разница?
— Конэшно. Затор — это когда дорогу пэрэкрывают.
— Кто? Террористы? — привычно испугалась Сонька.
— Прэзидент Российской Фэдерации, — с почтением произнес Вано.
— Самолично?
— Нэт. Он велел, другие перекрыли.
— Зачем?
— Встрэчает Ширака. Знаете такого? Прэзидент Франции Жак Ширак.
— Он в Адлер прилетел? — растерянно улыбнулась Сонька. — На кой черт? Во Франции же Канны есть и Сан-Тропе, зачем ему Адлер?
— В гости прилэтел к нашему, на лыжах покататься.
— На лыжах? — переспросила Сонька. — На водных что ли?
— Темная ты баба, Софья Юрьевна, — упрекнула подругу я. — Разве ты не в курсе, что в горах Кавказа есть отменные горнолыжные трассы? Причем, именно на Красной поляне. Наш президент очень туташние трассы уважает. У него в горах и резиденция есть.
— Это ты, значит, хочешь сказать, — прищурившись, молвила Сонька, — что там, куда мы едем, сейчас снег лежит?
— Снег лежит высоко в горах, туда еще добраться надо, — ответила я.
— На канатке, — пояснил Вано. — Чэтыре уровня. На послэднем снэг есть. Цвэты и снэг. Красота!
— И среди этих снегов и цветов катается на лыжах наш президент в компании с Шираком? — изгалялась над нами неверующая Сонька.
— Нэт, — по-прежнему невозмутимо проговорил Ваня. — Он выше, там цвэтов нэт. И тэбя к его рэзиденции нэ пустят и на пушечный выстрэл.
— Он туда тоже на канатке поднимается?
— Он на вэртолете. — Вано позволил себя саркастическую улыбку. — Думать надо, жэнщина.
Сонька замолкла, не иначе, погрузилась в раздумья, как ей и велели. Я тоже начала напрягать извилины, но по другому поводу — мне не давал покоя недавний разговор с Оксаной. Из него следовало сделать вывод, что к двум жертвам, Лене и Кате, прибавилась еще одна, некто Василий Галич. И если я точно знаю, что Катю убили, то напрашивается очередной вывод: этих двоих тоже. Слабосильных баб сбросили с балкона, а здоровенного полковника прирезали (пристукнули, придушили, пристрелили, нужное подчеркнуть), а потом его тело спрятали (закопали, сбросили в горную расщелину, разрезали по кускам и выкинули в море). Из этого я сделала третий и последний вывод — в санатории орудует маньяк…
— Леля, — донесся до меня требовательный голос Соньки. — Ты оглохла что ли, я же тебя спрашиваю…
Я стряхнула с себя оцепенение, отогнала панику, а все три вывода мысленно выбросила в мусорный бак.
— Чего тебе, оглашенная?
— Я говорю, мы до какого уровня будем подниматься?
— Думаю, до второго достаточно, — вместо меня ответил Зорин. — Там за каждый уровень отдельная плата, зачем же деньги за зря тратить. Горы они есть горы…
— А на втором уровне снег есть? — въедливо спросила Сонька у Вано.
— Снэг только на последнэм. Двэ тысячи мэтров над уровнэм моря.
— Значит, будем подниматься до последнего, да, Леля?
— Ты как хочешь, а я вообще не поеду.
— Это еще почему? — ахнула она.
— Ты что забыла, что я высоты боюсь?
— Подумаешь! Я тоже глубины боюсь, но плаваю же!
— Вот как ты плаваешь, так я и поеду. То есть никак.
— Разве ты не хочешь сфотографироваться на снегу в купальнике?
— Хочу. Но на канатке я все равно не поеду. Я даже «чертова колеса» боюсь, а тут две тысячи метров… — Я содрогнулась, представив, как хлипкая кабинка, зависает над пропастью, и я болтаюсь в ней, умирая от страха, минут сорок, пока вновь не дадут ток. — Короче, не проси.
Сонька нахохлилась и забухтела себе под нос что-то нелицеприятное обо мне, но я проигнорировала ее бормотание, потому что мы, слава богу, тронулись.
… Прошло минут сорок. За это время мы успели налюбоваться до дури красотами Краснодарского края, наслушаться Ванькиных историй, наесться гигантской малины, которая растет в горах. Мы то и дело останавливались и выходили из машины, чтобы сфотографироваться (то на фоне водопада, то на фоне горного пика), поесть, попить, купить какую-нибудь фигню, типа полаченной ракушки, разрисованного камня или засушенной морской звезды. Ни мне, ни Соньке, ни тем более мужикам этот хлам не был нужен, но не купить его было не возможно, потому что торговцы едой, питьем, сувенирами стояли вдоль дороги стеной и буквально бросались под колеса, предлагая свой товар. Еще то и дело попадались парни с фотоаппаратами и ручными зверюшками, Соньку умилил медвежонок в наморднике, меня крокодильчик с заклеенной скотчем пастью, а Зорина гиббон с цыганской серьгой в ухе.