Призраки солнечного юга - Страница 70


К оглавлению

70

— Иди, иди, так весь отпуск проспишь!

— И тебе всего хорошего, — прокричала я вслед удаляющейся фигурке и опять дунула к крыльцу.

Не стоит и говорить, что буквально через пару секунд дорогу мне преградила еще одна черная фигура, причем, эта была не просто зловещей, а устрашающе-огромной.

— Кто тут? — в панике заорала я.

— Я, Юра, — донесся до меня Зоринский баритон.

— А ты что здесь делаешь?

— Гуляю, — буркнул он.

— Гуляешь или за Сонькой следишь?

— Очень надо! Подумаешь, королева Шантеклера! Следить еще за ней…

— Юра, ты не заболел? — забеспокоилась я.

— Вот еще! Из этой… этой… мымры болеть! Ну уж нет! Она этого не достойна! — Он театрально заломил руки. — Я так ее любил, а она… С каким-то рыбаком! Ладно бы с красивым, а то с этим уродом! С этим… этим… мымром!

— Юр, не можешь ругать, не ругайся…

— А он, наверное, может! — заголосил он. — Он только и может, что ругаться! Он тупой мужлан! Вот он кто!

— Он ей стихи читает, — вступилась я за Сонькиного избранника. — Блока.

— Какая банальность! — фыркнул он. — Стихи! Да ей, если хочешь знать, песни пел… Романсы! Серенады! Собственного сочинения… А она… Предательница!

— Юр, да не переживай ты так, — попыталась успокоить его я. — Вон кругом сколько женщин, другую найдешь…

— Все вы бабы одинаковые! Предательницы! — гаркнул он и, обхватив голову руками, ломанулся в заросли акации.

Я проводила глазами его тучную фигуру, потом горько вздохнула (жалко же, бедняжку) и устало поплелась к крыльцу.

Спать! Как же хочется спать! Правда, не ясно почему. Вроде встала поздно, должна бы чувствовать себя бодрой, но, почему-то не чувствую, наверное, суматошный Сочи высосал из меня все соки…

Когда я очутилась в номере, первое, что сделала, так это заперлась. Вдруг этой ненормальной бабе, со смешной фамилией, взбредет в голову выкинуть с балкона еще кого-нибудь. Потом я быстренько сполоснулась, сжевала черствый пирог, запила его местным кефиром (жуткая, между прочим, гадость, хуже тут делают только майонез) и блаженно вытянулась на кровати.

Не прошло и минуты, как я уснула.

… Проснулась резко, от какого-то грохота. Неужели опять рефрижераторы? Глянула на часы. Батюшки! Уже пять утра! Не заметила, как проспала всю ночь.

Тут в дверь постучали. Вот, значит, что за грохот меня разбудил!

— Кто там? — Прокричала я, не вставая с кровати.

— Я, — донесся из-за двери голос подруги.

— Нагулялась?

— Открывай короче, задрыгла я.

Я открыла. Дрожащая синеносая Сонька быстро проскользнула в номер и упала на мою кровать.

— Опять рассвет встречали? — поинтересовалась я, укутывая страдалицу покрывалом.

— Да-д-да, — простучала в ответ Сонька. — Т-т-т-олько в этот р-р-р-раз мы еще и в горной речке иск-к-к-купались…

— Чайку поставить?

— Н-н-не надо, я уже согрелась. — Она вытерла нос тыльной стороной ладони, шмыгнула и добавила. — Почти.

— По лестнице поднималась?

— Не. Так прошла — дежурная дрыхнет… — Сонька вновь шмыгнула и, зарывшись носом в покрывало, пожаловалась. — А со мной Зорин не здоровается.

— Неужто?

— Проходит мимо и даже не взглянет.

— Обиделся.

— Но я же ему ничего не обещала! — возмутилась она.

— Все равно. Он за тобой год ухаживал… Серенады пел собственного сочинения…

— Вот это было самое страшное! От его воплей мой кот стал припадочным!

— Зорин из-за тебя в такую даль потащился, а ты не оценила…

Сонька понурилась — ей всегда было жалко мужчин, которых она отвергала.

— Сегодня же подойду к нему, извинюсь.

— Не надо, будет еще хуже.

— И что же делать?

— Наплюй, в конце концов, ты на самом деле ему ничего не обещала. — И чтобы переменить тему, я заявила. — А я вчера в Сочи ездила.

— Зачем?

— В дендрарии была, — ограничилась полуправдой я.

— Красиво там?

— Очень. Особенно природа, но и зверье ничего. Только у лебедей шеи черные…

— Это порода такая?

— Нет, просто вода в пруду такая грязная, а лебеди постоянно в нее головы опускают, вот шеи и почернели… Там вообще все птицы какие-то замурзанные, общипанные. Лебеди грязные, павлины на кур похожи…

— Кудахчут что ли?

— Нет, просто у них хвосты облезлые, как у куриц…

На этом наш разговор прервался, потому что в дверь номера постучали.

— Кто в такую рань? — удивилась я. — Опять что ли Гуля?

— Это Паша, — смутилась Сонька. — За мной пришел.

— Уже соскучился?

— Просто мы с ним договорились на гору Ахун съездить…

— В такую рань?

— Самое то, — заверила меня Сонька и пошла открывать. — Говорят в ясную погоду, а нынче утро ясное, с нее даже Турцию видно.

Я не стала ставить под сомнение ее слова, хотя, сдается мне, никакой Турции с Ахуна она не увидит, просто пожелала ей удачи и сексуальной совместимости. А когда дверь за влюбленными захлопнулась, бухнулась обратно в кровать, надеясь досмотреть прерванный сон.

Уже через пятнадцать минут мне стало ясно, что уснуть не удастся — дремы не было ни в одном глазу. Зато на лицо были все признаки недомогания: головная боль, головокружение и тошнота. Мигрень, дери его за ногу, даже на юге не дает о себе забыть. Покряхтывая (оказывается, у меня и кости ломит), я вылезла из кровати. Прошлепала к холодильнику, именно там хранилось лучшее средство от мигрени — портвейн. Не знаю, кому как, а мне помогает только он, причем, исключительно белый. По этому в нашем с Колькой доме всегда найдется хотя бы пол бутылки Крымского портвейна, на всякий пожарный. Пью я его в самых экстренных случаях (хотя дай мне волю, дула бы его постоянно), так как хорошее вино купить очень сложно, а никакие таблетки мою головную боль ни снимают.

70