— Давай, ты займешься опросом, а я железом. Есть у меня знакомый хакер…
— Я в ваш санаторий больше не пойду, хоть режь! — вскричал он, вскакивая со стула.
— Почему?
— Мне там одна матрешка проходу не дает!
— Валя, что ли? — хихикнула я.
— Не помню я, как ее зовут… — Он с размаху шлепнулся на стул и горячо зашептал. — Она меня преследует! Строит глазки, жеманится, кривляется, это в ее-то возрасте! У меня маме лет столько же, сколько ей! Как ей не стыдно?
— Пошли ее и все!
— Не могу. Воспитание не позволяет. Я лучше подожду, когда она уедет. Ты, случайно, не знаешь, когда?
— Не знаю, — буркнула я, в тайне злясь на этого труса. Воспитание ему, видите ли, не позволяет! Разве из-за такой малости должно страдать дело?
— Слушай, — неожиданно встрепенулся Эдик, — я, кажется, придумал!
— Ну?
— Надо к Вано обратиться. Этот жук, что хочешь, разузнает. У него не только язык без костей, но и куча знакомых среди персонала…
— Верно! — обрадовалась я. — Давай ему прямо сейчас позвоним…
— Э нет, с ним так нельзя. Он, знаешь, какой… Если поймет, что нам от него что-то надо, фигу стараться будет. Начнет выламываться, цену набивать, торговаться, потом, конечно, сделает, но нервы потреплет… — Эдик сокрушенно замотал головой. — Вот с вывеской как было… Видела шедевр над дверью?
— Видела, — созналась я. — Очень впечатляет. Особенно павлин.
— Ага, павлин Ованесу особенно удался, — совершенно искренне согласился Эдик. — Ну вот… Я его попросил, ты, говорю, художник, сделай нам вывеску. Он заверил меня, что это для него пустяк, но к работе преступать не спешил. Сначала он долго примеривался, какого размера ее сделать, потом вдохновения ждал, когда дождался, оказалось, что именно сегодня у него времени нет, время нашлось, принадлежности для рисования пропали. Следующие несколько дней он их искал: то краски, то доску, то кисти. Наконец, нашел. Вроде все, но не тут-то было. Опять вдохновение пропало!
— Тоже мне, Рембрант!
— Во-во! В итоге мне все так надоело, что в одно прекрасное утро, когда он заявился в редакцию с очередной отмазкой, я ему заявил, что мы в его услугах больше не нуждаемся. Нашли, говорю, другого художника — завтра уже обещал сделать… Так этот жук тут же приволок краски и доску, за два часа вывеску намалевал, потом еще сам и повесил… — Он от души рассмеялся. — Вот такой наш Ованес!
— И как же мы тогда его попросим?
— А мы его не будем просить. А сделаем вот как. Он сегодня вечером должен за мной заехать, в дороге я ему расскажу о своем расследовании и обмолвлюсь, что нашел в санатории информатора, а информатором я назову его злейшего врага-конкурента Гарика…
— И Ваня тут же вскричит: «Зачэм Гарика, слущай? Сам всо узнаю, да?».
— Примерно так, — кивнул головой Эдик.
— Значит, он завтра все разузнает, и, быть может, послезавтра мы уже будем знать имя предполагаемого убийцы.
— Быть может. Самое же главное, никакого хакера нам не понадобиться, Вано списки отдыхающих может у Валика спереть.
Я удовлетворенно кивнула. Значит, послезавтра я приду в милицию и брошу в лицо противному очкастому следователю такие слова: «Я сделала за вас всю работу. Убийца найден. Его имя такое-то…». А потом развернусь на каблуках и пойду к двери, гордо неся свою умную голову. Он, конечно, кинется мне вслед, будет извиняться и умолять рассказать ему о ходе моего расследования. Я, конечно, поломаюсь для вида, но потом все расскажу (как ни крути, а милиции помогать надо, хотя бы из жалости), а он восхититься моим интеллектом и проницательностью, а потом повесит мне на грудь орден за доблесть…
К-хм, тут я, похоже, перегнула палку — ордена мне не надо, я, как говориться у классика, «согласна на медаль»…
— Леля, а Лель, — донесся до меня голос Эдика. — Ты о чем задумалась?
— Да так… — замялась я. — Размышляю о том, о сем…
— А мне, знаешь, что покоя не дает… — озабочено проговорил он. — Куда делся Галич?
— Я думаю, сбежал.
— Почему сбежал?
— Узнал, наверное, эту Задрыгу, испугался возмездия… — я склонилась к Эдику и зашептала. — А она, увидев его вновь, тут же умом тронулась. После чего начала тетенек с балконов скидывать… — я поежилась. — Надеюсь, это у нее прошло, потому что я еще жить хочу…
— Ладно, не будем гадать. Скоро все узнаем!
— Хочется верить, что я до этого момента доживу…
— Выше нос, коллега! — он подмигнул мне. — Где наша не пропадала!
— Действительно, где наша только не пропадала… — Я поднялась со стула и, протиснувшись между стеллажом и столом, выползла из закутка. — Я, пожалуй, поеду.
— Вано ждать не будешь? Он бы нас двоих захватил…
— А сколько ждать? — я глянула на часы, оказалось, что уже половина четвертого.
— Не знаю точно, он сказал, заедет после семи.
— Тогда я лучше своим ходом… — Тут мне в голову пришла одна мысль. — Слушай, Эдик, а, правда, в вашем дендрарии павлины есть?
— Да. И лебеди. Там вообще красоти-и-и-ища…
— Вот думаю скататься туда, красотищей полюбоваться.
— Правильно! — горячо поддержал меня Эдик. — Быть в Сочи и не побывать в дендрарии, это непростительно…
Далее мы распрощались, после чего Эдик засел за компьютер, а я, сердечно попрощавшись с воинственной уборщицей Люсей, вышла на улицу.
Возвращалась я в санаторий ближе к ночи. А все потому, что после десяти у наглых Сочинских водил двойной тариф, а я на одинарный едва наскребла, вытряхнув из карманов все до последнего рубля. Целый час я простояла на шоссе, тряся своей вшивой сотней и гремя мелочью, в надежде сторговаться с каким-нибудь шофером и доехать до Адлера за сто пятодесят рублей. Водилы, с которыми я вела торг, реагировали на мое жалостливое блеянье по разному, одни тут же уезжали, другие соглашались довести даром, но, судя по похотливому блеску их глаз, до Адлера я бы с ними вряд ли доехала.