— А! — Женя прыснул в ладонь. — Вы про эти глупости…
— Ничего не глупости, — обиделась она.
— Тогда почему ты согласилась поселиться в этом проклятом люксе? — резонно спросил Женя. — Раз веришь в призраков?
— Тогда не верила, — насупилась Катерина. — А теперь и не знаю… Что-то в этом номере точно не чисто, не зря же я там спать не могу. И стоны эти… Они такие жуткие… Да и картина упала, точно как Эля говорила.
— Картина? — переспросила Таня. — Первый раз слышу.
— Я не хотела говорить, это же глупости, — она все больше бледнела. — Сначала я вообще не предала значения, ну упала и упала, а теперь… Там в номере картина висит на стене, пейзаж, наш санаторий на фоне гор, мне горничная сказала, что это работа Артура Беджаняна… И эта акварель… Она очень крепко висит, но сегодня… Я перед сном пошла умываться, вдруг слышу грохот. Прибегаю в комнату, а она лежит на кровати, причем, лицом вверх! Должна вниз, а лежит вверх! Представляете?
— Глупости! — припечатал Женя. — Бабские страшилки! Упала случайно — мало ли предметов падает…
— А стоны и вздохи?
— Примерещилось спросонья.
— Ну уж нет! — разозлилась Катя. — Я слуховыми галлюцинациями не страдаю.
— А это мы сейчас проверим, — азартно проговорил Женя, выкидывая стаканчик из-под лапши на улицу. — Пошли…
— Куда? — не поняла Катя.
— К тебе в номер! Будем вместе стоны слушать.
Катя раздумывала только секунду, спустя которую она уже мчалась в сторону коридора. Мужики и Сонька с Таней резво потрусили за ней.
Мы с коллегами (Зорин энд Блохин) взмыли на крыльцо, быстренько предъявив документы двум грымзам, ворвались в фойе и нагнали компанию у лифта.
Молча поднялись на двенадцатый этаж — дальше лифт не шел, на тринадцатый вела только винтовая лестница. Взмыли по ступенькам. Ворвались в круглой холл. От него, как от нарисованного детской рукой солнца, шли четыре луча-коридора, в каждом из которых было по номеру: наш находился в крайнем левом (в этом дурном санатории даже нумерация была неправильной — с права на лево). Мы нырнули в коридорчик, кинулись к двери с номером 666. Катя открыла. Мы с опаской вошли.
Номер был великолепным. Просторные комнаты с высокими потолками и светлыми стенами, на полу мягкие ковры, на окнах белоснежные жалюзи, мебель добротная, техника современная, ни чета нашему престарелому «Фунаю» без пульта. Даже покрывало на кровати было очень уютным и стильным, даже накидки на кресла, даже сами кресла, с миленькими думками у подлокотников. Я, конечно, не исключаю, что в четырех звездочных турецких отелях обстановка гораздо роскошнее, но мне, привыкшей арендовать на время отпуска фанерные времянки со скрипучими койками, такие хоромы показались просто верхом роскоши.
— Где картина? — почему-то шепотом спросила я.
Катя молча ткнула в стену, на которой не очень ровно висела блеклая акварель.
Я уставилась на картину. Н-да. Художником Артурик был таким же, как и архитектором, то есть паршивым. Я, конечно, не большой знаток живописи (Ван Денгана от Матиса не отличу ни за что), но как-никак три года в художке проваландалась, так что бездарную мазню от мазни талантливой отличу. Так вот Беджанянова акварель была просто из рук вон. Кривое здание санатория с черными квадратами окон на фоне предгрозового неба и горных пиков (пики почему-то больше похожи на равнобедренные треугольники).
— Кошмарная картина! Особенно вороны не удались… — пробурчал Зорин.
— Где ты увидел ворон? — удивился Лева.
— По небу летают. Жирные такие…
— Это не вороны, а самолеты… — Он прищурился и посмотрел на картину еще пристальнее. — Или бомбы… Ребята, а разве Адлер когда бомбили?
— Это тучи, — прервал спорщиков Женя. — Картина же называется «Гроза над городом», вон на табличке написано, — и он ткнул пальцем в картонную пластину, прикрепленную к раме. — Автор А. Беджанян.
— Кошмарная картина! — настоял на своем Зорин. — Не зря призраки ее постоянно со стены сбрасывают…
— Кстати, о призраках, — взволнованно проговорила Сонька, — давайте выключим свет и подождем, когда они стонать начнут.
— Давайте, — согласилась Катя, робко постукивая зубами.
Мы выключили свет, и расселись по креслам и стульям. Секунд сорок не могли успокоиться, все хихикали и возились, стараясь скрыть свое волнение, но по прошествии минуты затихли.
Я навострила уши, замерла. Вообще-то слух у меня отменный, как у большинства близоруких людей, но на сей раз я не уловила ни единого звука, разве что мерное дыхание Соньки — она сидела на ручке моего кресла.
— Кто-нибудь что-нибудь слышит? — шепотом спросила я.
— Я слышу, как капает вода в туалете, — подал голос Блохин. — И как у Юрки в животе урчит.
— Как у него урчит, и мы слышим, — хохотнул Паша, после чего вскочил с дивана и резко включил свет. — Короче, ребята, либо никаких призраков нет, либо у них сейчас тихий час.
— Но я не утверждала, что это призраки стонали, — начала оправдываться Катя. — Просто предположила…
— Теперь тебе не страшно будет спать? — спросила сердобольная Сонька.
— Не знаю… — Катя покосилась на строптивую картину. — Вроде с вами мне не страшно…
— Может, мне остаться? — расплылся в улыбке Паша. — Поохранять тебя?
— Или мне? — Танюша преданно заглянула Кате в глаза. — Я могу…
— Да ладно вам! — бодро воскликнула та. — Идите себе! Я не боюсь!
— Точно? — не терял надежды рыбак.
— Точно. Я так устала, что мигом усну.
— Ну тогда спокойной ночи, — смиренно молвил отвергнутый Павел.
— До завтра, — попрощалась с нами Катерина.