Призраки солнечного юга - Страница 16

— Вы не понимаете! — воскликнула женщина, всплеснув своими мозолистыми руками. — На этом номере проклятье! И уже не первый человек погибает загадочной смертью…

После этих слов даже я заинтересованно глянула на словоохотливую официантку. Не говоря уже о Гуле, которая буквально смотрела той в рот с самого первого момента.

— А началось все тридцать лет назад, когда создатель нашего «Солнечного» выбросился с того самого балконы, откуда упала Лена…

Вдруг женщина (судя по табличке на переднике, звали ее Эльвира) резко замолкла и начала суетливо убирать с нашего стола тарелки.

— А что дальше? — нетерпеливо спросила Катя.

— Дальше кофе с булочками, — громко произнесла официантка и глазами показала нам на стоящую чуть в стороне пожилую администраторшу. Когда та отвернулась, Эльвира чуть слышно прошептала. — Пасет нас старая карга, сил нет… Особенно после этого случая с Ленкой…

— Ну а дальше-то расскажите, — так же тихо попросила Гуля.

— Если вам интересно, приходите в восьми в фойе, я все подробно расскажу. А пока мне надо другие столики обслужить.

После этих слов Эльвира быстренько укатилась вместе со своей тележкой, на которой остывал кофе, и заветривались булочки.

Как только она скрылась за колонной, завибрировал мой мобильник.

— Алло, — буркнула я в трубку, прекрасно зная даже без определителя, кто звонит.

— Леля, — раздался громкий Сонькин голос. — Я с голоду помираю.

— А я причем?

— Как причем? Ты должна мне что-нибудь принести. Я бы предпочла бифштекс с картошкой-фри и пирожное с кремом.

— И где я тебе все это возьму? — хмыкнула я.

— А у вас разве не шведский стол?

— Нет. Русский.

— Молочный поросенок, кулебяки и борщ?

— Нет. Творожная закаканка, картошка и булка.

— Ну-у-у, — расстроилась подруга. — Я закаканку не хочу.

— Слава богу! Потому что я уже съела.

— А булочку? — елейным голоском поинтересовалась она.

— Еще нет, — ответила я, откладывая сдобу в сторону, хотя до этого намеревалась ее съесть.

— Вот и славно. Мне оставишь.

— Слушай, подруга, ты так и собираешься меня все две недели объедать? — хмуро пробурчала я.

— Тебя не грех и объесть, у тебя четыре лишних килограмма, — хихикнула она в трубку.

Я зло засопела, мало того, что увязалась со мной, мало того, спать хочет на моей «полуторке», мало того, объедать меня решила, так еще и издевается! Это у меня-то четыре килограмма лишних! Врунья! Да у меня больше трех сроду не бывало!

— Короче, так, — процедила я, запихивая себе в рот остывшую булку. — Ничего ты не получишь! Я тебе даже хлеба теперь носить не буду! Черствого ржаного хлеба!

— Да ладно, Лель, я пошутила, все знают, что у тебя идеальная фигура, — начала юлить Сонька.

— Вот и хорошо, значит, лишняя булка мне не повредит. Кстати, очень вкусная была витушка. С изюмом.

— Ты ее сожрала? — возопила она. — И что я теперь буду есть?

— На набережной полно кафешек, иди шашлычок скушай или хот-дог.

— Но у меня нет денег!

— Займи у кого-нибудь, — пропела я и отключилась. Впредь будет знать, как считать мои лишние килограммы.

Пока я трепалась с подругой, мои соседки уже обмусолили все детали разговора с официанткой и пришли к единому мнению — все это брехня, но в восемь надо в холле быть, чтобы в этом до конца убедиться.

Засим мы расстались. Катя с Гулей пошли совершать вечерний моцион. Эмма удалилась в библиотеку — записываться. Я же пошла переодеваться.

Оказавшись в номере, я быстро скинула с себя платье, напялили купальник и шорты, залезла в Сонькин конспиративный карман на лифчике, выудила из него сотку, после чего бегом вылетела из комнаты — надо накормит ребенка, а то и правда помрет. Как не издевались мы с Сонькой друг над другом, как не подтрунивали, но не пребывали в ссоре больше пяти минут.

Я прочесала весь пляж на предмет обнаружения подруги. Но ни на старом, ни на новых местах, Соньку не нашла. Уж не потопла ли без моего присмотра? Плавает она отвратительно, глубины боится, к морю не привыкла…

Тут я услышала знакомое хихиканье. Я оглянулась по сторонам. Так, если на пляже ее нет, значит, она зависла где-то на набережной. Быстро вскарабкавшись по лесенке на бетонный парапет, я обнаружила Соньку сидящей под матерчатым грибком ресторанчика «Прибой». Перед ней дымилось блюдо с шашлыком, рядом стоял запотевший стакан с пивом, а по бокам сидели те два господина с соседних лежаков, которых я уже успела заприметить.

— Привет! — радостно прокричала Сонька, завидев меня. — Садись! Угощайся.

— Спасибо, я только что поужинала, — буркнула я, но все же села.

Мужики оказались калининградскими торгашами. Отдыхали они дикарями, а на наш пляж ходили потому, что тут чище, чем на городском. Лет им было далеко за сорок, и животы она за эти годы напили приличные.

Сонька очень оживленно с ними болтала, напропалую кокетничала, острила, хихикала (не забывая уплетать халявный шашлык), мужики млели, а я скучала. Я в отличие от подруги не знаю о чем говорить с мало интересными мне людьми. Ей же только бы свободные уши найти. К моменту ополовинивания подноса, она уже рассказала им и о месте своей работы, и об образовании, и о дочери, и том, что ее морю голодом.

Мужики от Соньки были без ума, причем, оба. И каждый из кожи вон лез, чтобы ее очаровать. Они же не знали, что так искрит она не столько по симпатии, сколько по инерции. Сонькино обаяние я бы сравнила с дверьми на фотоэлементе, то есть оно у нее включается автоматически, стоит только какому-нибудь человеку приблизиться к ней ближе, чем на метр, и не важно; мужчина это или женщина — Сонька очаровывает всех. В отличие, например, от меня. Я свое обаяние включаю только в экстренных случаях (если надо: выпросить надбавку у начальника, умаслить Геркулесова, уговорить подружек заплатить вместо меня за квартиру), а в остальное время я бываю приятно-вежливой, иногда сжержанно-надменной, реже стервозно-циничной или как сейчас отстраненно-насмешливой. Поэтому наши нынешние кавалеры так бились за Сонькино внимание, никому не хотелось кадрить пусть и красивую, но стервозную бабенку.